что ты урезал ему имя.
— Почему вы говорите так, словно меня здесь нет?! — возмутился Аум.
Йой тут же озадачилась и принялась думать, как ей строить предложения так, чтобы не обидеть Его Высокомерное Высочество.
— Это русал, — надев свой уютный и простенький халат и выйдя из-за ширмы, сказал я.
Йой аж обомлела.
— Ч-что?!.. русал?! Н-но… но он не похож!.. — она растерянно посмотрела на молодого человека, и я только в тот момент неожиданно для себя приметил, что этот Аум действительно отличался от того, которого я оставил перед визитом к Саки. Вроде, и лицо, и рост, и телосложение были теми же, но волосы из белых стали черными. Такое точно не было под силу обычному человеку.
Будучи в тот момент подобным чаше, которую до краев наполнили изумлением, я поспешно подошел к Ауму и коснулся его волос. Они были самыми обыкновенными — чистыми, мягкими, с исходившим от них слабым запахом морской соли. Я ощупал его голову — на парик уж точно не похоже.
— Как ты это сделал?..
Молодой человек довольно улыбнулся, словно с самого начала ожидал, что ему зададут этот вопрос.
— А я-то все гадал, когда ты приметишь, — с насмешкой сказал он. — Пока тебя не было, я вспомнил, как поменять их цвет, и решил сделать волосы более натуральными, чтобы особо не выделяться, — для такого гордеца этот ход мыслей был на удивление здравым.
Мы с Йой сначала даже не знали, что и сказать. В тот момент я понял одно: либо происхождение Аума и вправду необычное, либо у меня начинал медленно заходить ум за разум.
Глава 6. Потерянные в толковании
Однако вскоре выяснилось, что Аум пошутил, и он не применял никакого заклинания на свои волосы: они стали такими сами собой из-за того, что проклятье спало, и его побочные эффекты (в виде специфических черт внешности русала) стали постепенно пропадать, возвращая молодому человеку внешность Даума. Действительно, даже кожа стала румянее, однако стоило признать, что и без русальих черт так называемый заклинатель кисти был очень хорош собой. Аж немного завидно стало — куда мне-то со смазливым личиком да бабьим ростом. Пробовал одно время даже усики отращивать, да только они вышли такими тонкими и дурацкими, что тут же сбрил, дабы не позориться.
Йой, естественно, не понимала, что все это значило, и Аум с неожиданным воодушевлением настоял на том, чтобы поведать ей тайну, бывшую известной на тот момент кроме нас двоих только Иро да Уджа. Поколебавшись, я все-таки склонился на уговоры бывшего русала, и молодой человек с восторгом и не без горделивости поведал работнице свою историю: что, дескать, является тем самым Даумом из легенд, не поскупился также описать эпизод с русалкой, пытавшейся совратить его, а затем с недовольством рассказал о наказании Даиды, павшем на него. Естественно, Аум не забыл аж два раза упомянуть, что Даум — это одно из множеств воплощений изгнанного божества Унира, и что он фактически этим Униром и является. Однако рассказ его был таким восторженным, сбивчивым и быстрым, что, кажется, Йой не поспевала за мыслями молодого человека, то и дело изумленно и непонимающе вскидывая бровь. Однако работница слушала его внимательно, не проронив ни слова, и Аума было не заткнуть: бесстыдно распевался соловьем, периодически приукрашая ту или иную деталь, которой, как мне помнится, не было в его прежней версии истории, поведанной мне с господином Иро пару часов. Серьезно, я точно не помню, чтобы в прошлый раз молодой человек упоминал то, как он не просто встретил русалку на берегу, а спас ее от двух весьма сильных русалов, пристававших к бедняжке и желавших похитить. Далее шло страстное признание полудевы-полурыбы, горячий секс на пляже… и как только у того хватало совести так нагло лгать и сочинять на ходу: вскоре после этого русалка начала умолять Даума пойти с ней к морскому королю, который, внезапно, оказался ее отцом, но заклинатель кисти отказался, и бедняжка после этого, не выдержав отказа, бросилась на скалы. Затем канонично следовали плач ее сестер и проклятье Даиды, услышавшей их стенания — хоть данную часть этот урод никогда не исправлял.
Сначала Йой слушала его с явным скепсисом, но затем, видимо, преисполнившись интереса и сострадания к истории, начала с сочувствием кивать и говорить «Ну и ну» или «Вот уж бывает такое…» Однако меня, слушавшего уже третью версию данной истории, такое сильное расхождение в фактах начало сильно напрягать; не выдержав, я возмутился и отвесил Ауму подзатыльник. Естественно, для них обоих это оказался тот еще сюрприз, и Йой уж хотела начать ворчать и вопрошать, мол, зачем сделал такое, но я хмуро остановил ее жестом и недовольно сказал бывшему русалу:
— Хорош врать! Думаешь, память у меня плохая, иль за идиота держишь?
Аум сначала посмотрел на меня с возмущением, затем, встретившись с моим недовольным взглядом, занервничал и закусил нижнюю губу.
— Ничего я не вру, — отведя взгляд, сказал он неуверенно, тем самым выдавая себя.
— Врешь, — строго и резко заявил я. — Мне и господину Иро ты рассказывал совсем другое. Либо ты сейчас рассказываешь все, как было на самом деле, либо я за себя не отвечаю, и до утра твое имя сократится до одной буквы. За нескончаемое вранье. И это будет более чем оправданно.
Аум слегка вздрогнул и посмотрел на меня с удивлением, сменившимся недовольством, однако он не нашелся, что возразить, и, помедлив, кивнул с таким видом, словно я вынуждал его сделать нечто глубоко постыдное — например, пройтись голышом по главной площади столицы или запруженным рыночным улицам, где все тотчас увидели бы такое. Не то чтобы нас, восточан, можно особо удивить наготой, как людей с Запада, но такое поведение все равно расценивается… мягко говоря, странным — не баня же все-таки, да и не господин в личном доме или собственном заведении, где он практически волен расхаживать, как его душа пожелает: именно по этой причине Уджа может принимать в своем кабинете в одном расстегнутом халате, однако предстань он в таком виде перед важными персонами или явись так на любой другой этаж борделя к гостям, это сочтут неуважительным. Хотя… как любят говорить пришлые с Запада: «Восток — дело тонкое»; и у нас есть свои правила и исключения.
— Хорошо, — после напряженной паузы сказал Аум с таким мрачным выражением лица, словно только что проиграл важный бой и приготовился быть опозоренным…
Впрочем, именно данное его и ждало, потому что история,
